Легенда про доктора Бартека

Давным-давно это было. С тех пор прошло лет пятьсот да ещё сто.Старые пряхи да люди бывалые эту историю длинными вечерами рассказывали, а что в ней быль, что небыль, теперь и не угадаешь.Начнём рассказ сначала, а если в нём и лишнее что — шутки и небылицы, забудьте их поскорее, коли вам с ними расстаться не жалко.В ту давнюю пору в одном селе жил вдвоём со старушкой матерью один парень по имени Бартоломей, но все его Бартеком звали.Мать Бартека с утра до вечера на поле спину гнула, а Бартек ей помогал. Только не лежала у него душа к работе.И вот однажды он матери и говорит:— Нет от этой работы ни проку, ни радости. Пойду-ка я отсюда в дальние края, на людей погляжу, себя покажу, попытаю удачи. Кто знает, может, и повезёт мне. Глядишь, денежки в кошельке заведутся и заживём мы с вами на славу.— Да куда же ты пойдёшь, сыночек? — встревожилась мать.— Мир велик, что-нибудь да придумаю.Пошла старушка сыну ужин стряпать, потому что дело к вечеру близилось.А сын на пороге избы стоит да на дорогу поглядывает.Дорога эта в столичный город Краков вела, и народу по ней шло видимо-невидимо.Стоит Бартек, задумался, всё на дорогу глядит и вдруг видит — идут мимо парни с узелками да с котомками.— Куда путь держите? — спрашивает Бартек.— В Краков идём, в Краков! В университет, учиться!Пригляделся к ним Бартек повнимательней — у каждого книги в руках, у одного ремнями перетянутые, у другого двумя дощечками закреплены, у третьего просто так, под мышкой.— А много ли надо трудиться, чтобы науки одолеть? — спрашивает Бартек.— Ох, много! — отвечают.— С утра до поздней ночи! Да и жизнь у бедного студента нелёгкая.Задумался Бартек. По правде говоря, трудиться он не любил, всегда норовил от работы увильнуть.А студенты между тем прошли мимо. Затихли их голоса и весёлые песни, только облачко пыли осталось.«Что поделаешь,— думал Бартек,— от работы мне, видно, так и так не отвертеться. Но всё равно в городе легче путь к золотым монетам найти».— А ну-ка, матушка! — крикнул он старушке.— Приготовьте мне узелок с бельём да пару грошей на дорогу. Пойду и я в Краков ума набираться. Может, научусь порошки и мази готовить. Больных людей исцелю да и сам в накладе не останусь.Любила мать своего Бартека.«Пусть идёт,— думает.— Парень он молодой, смышлёный, ленив, правда, и покрасоваться любит, но зато добрый и обходительный. Кто знает, может, и ему повезёт».Собрала мать Бартеку узелок с бельишком, дала на дорогу ломоть хлеба, кусок сала, обняла на прощание и заплакала.И отправился Бартек в путь-дорогу. Узелок свой на палке через плечо перекинул, идёт посвистывает, словно дрозд.Людная была дорога. Шли по ней студенты, такие же бедняки, как и он. Шли и весело распевали свои песни. А в каретах да верхом ехал народ побогаче, тоже студенты, только дети богатых вельмож.Были они в модных бархатных плащах, а у многих на позолоченных поясах кинжальчики поблёскивали.— Эй, вы! — кричали им пешеходы вдогонку.— Зачем вам кинжалы — с грамматикой воевать?Смотрел Бартек на этих разодетых господ и думал: «Всё-то у них есть: и кони, и кареты, и монеты золотые. Матери их в богатых дворцах да замках выступают как павы, пышными юбками шелестят.А тебя, матушка, работа в три погибели согнула. Ну ничего, будешь и ты у меня жить в достатке!»Так незаметно вместе со всеми дошёл Бартек до городских ворот.Темень вокруг — хоть глаз выколи. А на городской площади трубач подаёт из окошка Мариацкой башни вечерний сигнал, возвещает, что ещё один час прошёл и время позднее. Но вот последний звук трубы ушёл в небо, ударился о звёзды, разлетелся, превращаясь в брызги, и затих.Но уже через мгновение послышались голоса входивших в город студентов.Кто спешил на ночёвку к родне, кто — в университет. А Бартек шёл, расспрашивал да прикидывал, где ночлег дешевле, сколько грошей отложить на подати, сколько на ужин.Вдруг из приоткрытых дверей харчевни послышались звуки лютни и весёлые голоса. Доносился оттуда и вкусный запах жаркого.— Эй, братцы, не зайти ли нам выпить по кружке подогретого пива? — сказал кто-то.— Пошли! — обрадовался Бартек.У него давно живот от голода подвело.— Пошли! — отозвались студенты.Толкнули дверь и гурьбой ввалились в харчевню.Посреди её стоял большой некрашеный стол, а за столом на лавках сидели гости. В глубине харчевни в сложенном из кирпича очаге пылал огонь. Прямо над огнём жарился большой кусок мяса, с которого стекал жир.А у очага на табурете дремал человек в чёрном длиннополом одеянии — то ли лекарь, то ли алхимик какой.Он громко храпел, раскачиваясь, да так, что пряди его длинных, до плеч, волос подрагивали.Студенты сунули свои торбы и узелки под стол и давай под-зывать к себе хозяина, требуя еды и питья. А вот появился и он. В руках у него был поднос, уставленный мисками и кружками. Бартек ел да пил за двоих, слушал рассказы студентов об ученье, о нелёгкой их жизни и с любопытством поглядывал на дремавшего возле очага господина.— Кто это тут у очага спит? — спросил он у трактирщика.— Доктор Медикус,— отвечал хозяин.— Пива выпил чуть не целую бочку, вот и дремлет у печки, словно шмель на цветке.— Доктор? Медикус? — переспросил Бартек. Теперь он и вовсе не сводил глаз с господина.Доктор был добродушный с виду, румяный да круглый. Вытянув ноги в туфлях с длинными узкими носками, Медикус спал словно малое дитя.«Хорошо бы,— подумал Бартек,— поступить к этому доктору в услужение, всё легче, чем в Краковском университете учиться».— Спит наш Медикус и горя не знает,— заметил хозяин,— а мне харчевню закрывать пора. Уже десять пробило. Того гляди, стражники нагрянут. Начнут алебардами в дверь стучать — спать, мол, пора.— Послушайте, хозяин,— сказал Бартек.— Нужно бы доктора домой проводить. Ноги-то его после пива не держат, а краковские мостовые из булыжника. Я могу его отвести.— Проводи, парень, проводи! — обрадовался хозяин.— Меня выручишь и ему услугу окажешь.— А далеко ли идти-то?— Да нет. Направо за угол свернёшь, а там и докторский дом рядом. По резным дверям его узнаешь. Не дом, а дворец! Ловкач наш доктор, да ещё какой! Дела у него хорошо идут.— Вы только разбудите его, хозяин, а уж я отведу. Подошёл хозяин к доктору и тихонько за плечи потряс.— Проснитесь, доктор, домой пора!— В чём дело? Что такое? — рассердился доктор, открывая глаза.— Пожар? Горим?— Да нет, слава богу, не горит наш Краков, целёхонек. Да только поздно уже.Встал было доктор на ноги, да пошатнулся. А Бартек тут как тут, схватил его в охапку и поддержал.— Кто этот любезный молодой человек, что меня поддерживает? — спрашивает доктор.— Это я, Бартек! Обопритесь на меня, пан доктор. Я вам помогу.— Спасибо, спасибо! Ты, я вижу, славный малый.— Пустяки, доктор! Вы лучше под ноги глядите, не то о булыжники споткнётесь. Вот так, сюда. Хоп!— Спасибо, спасибо, голубчик! Как мне отблагодарить тебя за услугу?— Возьмите меня к себе в ученики, доктор. А я вам верой и правдой служить буду.Вот так наш Бартек, проводив доктора до дому, у него и остался. Дом у Медикуса был полная чаша. Бартеку это понравилось, а ещё больше по вкусу ему пришлось, что больные за лечение золотыми монетами платят.Приглядывался он к тому, как доктор больных лечит, какими травами их окуривает, какие ставит компрессы и примочки. Кое-чему у него научился, но больше всего разным мудрёным словам, сам их толком не понимая.В те давние времена, лет эдак пятьсот да ещё сто назад, среди врачей немало шарлатанов и недоучек встречалось. И чего только люди не принимали: порошки из сушёных лягушек глотали, кирпич толчёный жевали, керосин пили — и живы были. Видно, крепкий тогда был народ.Бартек вместе с доктором Медикусом кирпич толок, больных травяным дымом окуривал. Узнал кое-что и полезное, стал немного в травах разбираться, кое-какие мази составлял. Да ещё по вечерам Медикуса из харчевни домой приводил. А доктору только того и надо было.Так прошло года два. И вот однажды вызвали доктора к какому-то важному вельможе. Вывел Бартек из конюшни кобылу, оседлал её, доктор надел свой самый лучший наряд, вынес целый мешок порошков, банку с пиявками, бутыль с касторкой и говорит:— Слушай, Бартек. Еду я лечить одного обжору. Холодной гусятины объелся и теперь продохнуть не может. Долгое это будет лечение. А ты оставайся здесь без меня, кто придёт — прими.Бартек с вежливым поклоном спрашивает:— А золотые за лечение чьи будут? Мои или ваши?— Твои! Твои! — сказал доктор. Полы своего одеяния подобрал, на кобылу влез, едет, а бутыль с касторкой и мешок с порошками, в такт раскачиваясь, бьют по бокам кобылы.Едет доктор с важной миной По равнинам, по долинам, По холмам да по пригоркам, У него бутыль с касторкой, Порошки, припарки, зелья Для здоровья, для веселья.Как только доктор отъехал от дома, Бартек тотчас же его комнату-приёмную подмёл, чёрное одеяние надел, в окно выглядывает, больных поджидает.Видит — идёт к нему бургомистр. На сквозняке его продуло, и теперь в ухе стреляет. Заглянул Бартек больному в ухо, крякнул и с важным видом говорит:— Ухос стрелянтис продувантис.— Что, что? — спрашивает бургомистр.— Это я по-учёному говорю,— отвечает Бартек.Взял он в руки кузнечный мех, самый маленький, какой в хозяйстве был, приложил бургомистру к уху да так дунул, что у того искры из глаз посыпались. Ухо первыми попавшимися травами со всех сторон обложил, голову платком обмотал и говорит:— В полнолуние дома сидите, на левом боку спите, примочки на ухо кладите.— А поможет? — спрашивает бургомистр.— Как рукой снимет,— важно отвечает Бартек.— Спасибо, доктор, спасибо. Сколько я за лечение должен?— За лечение — золотой. А за лекарства из моей аптечки — ещё один.Заплатил бургомистр Бартеку два золотых и с кряхтением и стонами поплёлся домой. А вслед за ним тётка местного судьи пожаловала.Грусть и страдания да сердечные недомогания её замучили.— Избегайте людей, которые вам перечат,— говорит ей Бартек, а сам улыбку прячет. Весь город знал, какая это вздорная старуха. Вечно скандалы да ссоры с домочадцами затевала.Тётка от радости даже в ладоши захлопала. Понравился ей этот совет.— А полезно ли мне для здоровья будет из города в деревню уехать?— Уезжайте, почтеннейшая, и чем скорее, тем лучше. На утренней и вечерней зорьке по лесам и лугам гуляйте. Цветочки нюхайте. А я вам травку дам. Флорес-уморес.— Флорес?— Да-да. Флорес-уморес.Достал Бартек из докторской аптечки горсть чемерицы, горсть горчицы да хорошую щепотку перца добавил.«Ну,— думает,— начнёт чихать старуха, вся дурь из головы вылетит».Аккуратно запаковал «лекарства» и подаёт.— А что с этим делать? — спрашивает тётка.— Заваривать, пить?— Лучше всего нюхать. Три раза в день. Поблагодарила больная Бартека, он ей вежливо улыбнулсянапоследок, старуха дала ему золотой.Вслед за ней пришла к нему крестьянка прямо с краковского рынка. У неё Бартек денег не взял, уж больно она на матушку его была похожа. Но она даром лечиться не хотела, дала ему гуся.Так и лечил наш Бартек больных по науке доктора Медикуса и просто наугад, а главное — всё это вежливым обхождением скрашивал. И дело шло. Золотые монеты Бартек в сундук складывал, каждый день на обед утку или курятину ел. Порозовел, округлился.Недельки через две-три, холодную гусятину из больного выгнав, возвратился домой доктор Медикус.— Как дела, Бартек? — спрашивает.— Наверное, неплохо! Вон какой ты стал круглый да гладкий.А Бартек вместо ответа на сундук с золотыми монетами показывает.— Ну, коли так,— говорит Медикус,— значит, пришла пора нам расстаться. Двум докторам здесь делать нечего.— Ваша правда,— согласился Бартек.— Я теперь и сам лечить умею. Подамся-ка я к себе в деревню. Стану лечить и городских, и деревенских, а может, и самого воеводу. У нас там неподалёку и замок его с шестью башнями. Будьте здоровы, доктор, а все прочие пусть себе болеют на здоровье.— И тебе, Бартек, того желаю. Будь здоров.Так и ушёл Бартек из города Кракова, золотые монеты в мешочек пересыпал, хлеба, сала, колбас разных набрал на дорогу. Идёт. Вышел из городских ворот, назад оглянулся. Солнце поднялосьвысоко над Краковом, позолотив крыши. А над самой высокой Мариацкой башней словно облачко золотое курилось. И тогда услышал он зов трубы — прозвучала и оборвалась мелодия, вонзившись прямо в сердце. Грустно ему стало. Оглянулся Бартек, бросил прощальный взгляд на город и вздохнул. А там уж зашагал не оглядываясь.Шёл он весь день, видит — впереди болото. Идёт, ступает потихоньку — хоть он и каждую кочку здесь знал, а всё же в темноте идти страшновато. Над болотом мгла поднялась, а потом озарил камыши розовый месяц.Бартек пошёл по лунной дорожке. Вдруг видит — неподалёку в зарослях белеет что-то. Вроде бы женщина стоит: старушка в белом платочке. Стоит, приговаривает:— Ох, кто бы перенёс меня через топи да болота! Услышал Бартек эти слова, и жалко стало ему женщину.«Дай,— думает,— её перенесу. Отблагодарит ли, нет ли — всё равно».Подошёл ближе, видит — стоит, прижавшись к вербе, маленькая старушонка.Склонился он над ней, взял на руки. Лёгкая она была и до того худая, что Бартеку чудилось, будто он слышит, как она костями гремит.— Спасибо тебе, паренёк, уважил ты меня. А как звать-то тебя?— Бартоломей. Бартек.— Бартек, значит? Спасибо тебе, ног не замочив, через эдакую мокредь переправлюсь!С этими словами уселась она на Бартека верхом и тоненьким голоском давай петь-подвывать:Меня боится всяк, Богатый и бедняк, Служивый и купец, Всех ждёт один конец...— Такая ты важная госпожа? А я и не знал,— засмеялся Бар-тек.— Госпожа и есть! — буркнула старуха. И знай себе повторяет: — Меня боится всяк...Эхо разносило песенку по болоту, и со всех сторон раздавалсястарухин голос. Умолк и шелест листьев, и хлюпанье воды, и шорох качавшегося на ветру камыша.Месяц снова выглянул, но свет его показался Бартеку тусклым.Холодно стало Бартеку, задрожал он как осиновый лист.— Неужто ты не догадываешься, кто я? — спрашивает старуха.— Да нет,— говорит Бартек, хотя вроде бы и мелькнула у него в уме шальная мысль, догадка.— Ну вот что, парень, скрывать мне от тебя нечего. Смерть я! А ты кто будешь?— Доктор. Да только недоучка. Лечу как придётся.— Ну тогда я тебе пригожусь. Слушай меня внимательно! Придёшь к больному — первым делом смотри, где я стою. Если в ногах у больного — берись за лечение. Так и так выздоровеет. А если я у него в головах стою — откажись сразу. Всё равно толку не будет. По рукам?— По рукам.— Если же ты наш уговор нарушишь и больных, которых я забрать хочу, вылечить захочешь — я тебя с собой заберу.Так они и поладили, и вскоре Бартек наш зажил на славу. Народ к нему со всей округи валом валил. Доктор он был знаменитый. Всем докторам доктор. С одного взгляда определял, одолеет ли больной свои недуги или нет.И ещё ни разу не случилось, чтобы он взялся за лечение, да не вылечил.Разбогател Бартек. Жили они с матушкой в большом достатке. Дом построили дубовый. Во дворе сад, огород, хлев, конюшня, амбары. Всего и не перечесть. Вот только мать тревожилась, всё сына спрашивала:— И как это ты, сыночек, людей лечишь, не пойму я? И для сугрева и от жары одни и те же травы завариваешь. Сдаётся мне, что и не учился ты вовсе, а больше на хитрость надеешься. Только одной хитростью не проживёшь.А Бартек в ответ:— Не горюйте, матушка! Быстро я на доктора выучился, быстро и добро нажил. Богат стал и знаменит на всю округу.И верно.Далеко разошлась о нём слава. Поэтому Бартек ничуть не удивился, когда однажды вечером к его дому подъехала золотая карета с гонцом от соседа-воеводы.Заболела у воеводы дочка, и вот прислал он за Бартеком. Просит его единственную дочь от тяжкой болезни вылечить.— Это нашего воеводы-то дочку? — испугалась матушка Бартека.— Да неужто ты к ней поедешь, сыночек? Да ведь ей ни одна пряха, ни одна портниха угодить не могут. Бегут от неё люди.— Какая бы она ни была, а ехать надо. Воеводе не откажешь. Бывайте здоровы, матушка!Попрощался Бартек со старушкой, сел в карету.Застучали копыта, и помчались рысаки от дубового домика к замку с шестью башнями, в котором жил воевода.Вечер был, и в кустах сирени да боярышника заливались майские соловьи. Быстро мчались резвые кони, вот уже и замок воеводы показался.А из замка навстречу доктору слуги выбегают, двери отворяют, в барышнину спальню ведут. Видит Бартек, на кровати из резного дерева девушка лежит. Белая как полотно. Еле дышит. Смотрит Бартек на девушку, и не верится ему, что с её губ могли слетать обидные для старой пряхи слова, что худенькие её руки в кулаки сжимались от гнева.Жаль стало Бартеку девушку, подошёл он поближе и вздрогнул: в головах у неё стояла Смерть.А тут подходит к Бартеку сам воевода с супругой, родственники со всех сторон подбегают, о здоровье барышни спрашивают.— Оставьте меня с ней с глазу на глаз. Только тогда возьмусь за лечение,— сказал Бартек.На цыпочках вышли родители девушки из покоев, вышла и родня её, на знаменитого доктора оглядываясь. Стал Бартек Смерть молить:— Ой вы моя ясновельможная пани! Уступите мне разок, хочу я, чтобы эта девушка жила.Смерть только плечами пожала:— Ты, парень, сам не знаешь, что говоришь. Или забыл про наш уговор?— Хоть раз пожалейте. Уступите, Курносенькая.— И не подумаю! Ради какой-то девчонки? С чего вдруг? Или приворожила она тебя?— Сам не знаю. Лежит такая худенькая, такая бледная. Сделайте милость, госпожа, встаньте у неё в ногах. А я её вылечу.— А ты и лечишь-то не лучше, чем слово держишь.— Сжальтесь...— И не подумаю...— Уступите, Курносенькая, дайте пожить нам обоим. ДобромпрошуНе бывать этому!— Ах так! — крикнул Бартек.— Не хотите по-хорошему, на себя пеняйте.Схватил деревянную кровать, повернул изголовьем к дверям, и Смерть в ногах у девушки оказалась.— Ишь как тебя занесло! — покачала она головой.— Со мной шутки плохи. От меня не уйдёшь. До свидания, герой, скоро встретимся — и на веки вечные.Раскинула руки и вылетела в окно.Только белый платочек на плечах её мелькнул.Смотрит Бартек на девушку. Щёки у неё порозовели. На губах улыбка. Открыла она глаза тёмные, зоркие, как у сороки, и закричала сердито и громко:— Эй, Богуся, Кася, Репка! Ужин — в постель. Да молоко чтобы не горячее и не холодное было, а булка — хрустящая! Богуся, Кася, Репка! Где вы там! Живее!Тут она увидела доктора:— А ты кто такой?— Доктор я.— Не нужен мне доктор. Я здорова. Убирайся отсюда, да поскорее! Батюшка тебе заплатит, сколько нужно.— И отвернулась от Бартека.Сжалось у Бартека сердце то ли от боли, то ли от горечи, то ли от восторга.В последний раз взглянул он на девушку и вышел.А навстречу ему прислуга бежит, Бартека чуть с ног не сбила. Бегут служанки со всех ног, а из спальни снова доносится сердитый голос:— Богуся! Кася! Репка!Вслед за девушками и сам воевода несётся, кинулся Бартека обнимать.— Здорова, моя доченька здорова! — кричит.— Уже и нрав свой показывает, плутовка! Спасибо, доктор. Век твоей услуги не забуду.Большой кошель от пояса отстёгивает, Бартеку суёт. Но толькона этот раз не обрадовало Бартека золото. Словно бы в этом кошельке не золотые монеты, а медные пуговицы были. Не взял Бартек у воеводы кошель.— За щедрость спасибо. Но за здоровье дочери вашей по-другому рассчитываться придётся.— Сколько, сколько я тебе должен?— Завтра сочтёмся. А сейчас мне домой пора.— Завтра так завтра. До свидания.— Прощайте, пан воевода.Воевода сложил ладони трубочкой и кричит на весь двор:— Эй, слуги, проводите доктора к карете!Вышел Бартек во двор, а там уже и карета стоит. Двенадцать коней, сивки как на подбор, а карета из чистого золота: «Вот, мол, какой я подарок отвалил. Знай наших!»Но Бартека и карета не обрадовала. Молча плюхнулся он на мягкие подушки и крикнул кучеру — вези, мол, домой.Резво бегут кони по дороге. А вот и болото показалось. Взошёл месяц, и вода серебром отливала.Вдруг из-за верб послышалась песенка, словно бы комар тоненьким голосом запищал:Ой, лес гудит, Старый дуб шумит, Комар с дуба упал, Себе шею сломал.Ой, весть не к добру, Смерть пришла к комару...«И... и... и...» — тоненько запищали комары над лугами, вторя песенке.— Ого,— сказал Бартек,— это Курносая пришла. Со мной встречи ищет.Только он это сказал, кони остановились, стоят, ушами стригут, ржут тихонько.— Здесь меня подожди,— сказал Бартек кучеру.Вылез из кареты, идёт, по сторонам озирается. Вокруг топи да болота, и вдруг за кустами вроде бы беленький платочек мелькнул.«Вот она,— подумал Бартек,— ну что же, пойду к ней навстречу».И пошёл через луг. А комары всё кружат над ним и пищат:«И-и-идёшь? И-и-идёшь?»Насилу их Бартек кулаком разогнал.— Иду. Как не пойти! Если я к ней не приду, она сама меня разыщет.Вот и кусты перед ним. А из-за кустов Смерть выглядывает.— Это хорошо, что ты наш уговор помнишь,— говорит.— Ступай за мной.Шли они долго болотами да лугами, наконец подошли к глубокой яме, а над ней неровным светом огонёк светился.— Спускайся за мной, Бартек. Милости прошу. Это моя хата. Спустился Бартек вслед за Смертью в яму.Огляделся по сторонам, видит — тёмные стены паутиной покрыты, на стенах широкие полки укреплены, а на полках рядами светильники стоят. В одних огоньки горят ярко, ровным пламенем, в других — стелются, в третьих — угасают совсем.— Что это за огоньки? — спрашивает Бартек.— Это жизни человеческие,— говорит Смерть.— Вот эти ровные, светлые огоньки ещё долго гореть будут. А вон те, видишь, угасают совсем.— А где же огонёк барышниной жизни? — спрашивает Бартек.— Вот он,— сказала Смерть, показав на весело потрескивающий, яркий, словно бы игривый огонёк.— А мой где?— Сила твоего огонька в её перешла, вот гляди!И Смерть показала Бартеку на огонёк, который уже совсем догорал.— Эх, не удалось мне тебя перехитрить! — сказал Бартек и упал замертво.— Видный был парень и неглупый,— сказала Смерть.— Да только одной ловкостью и хитростью прожить хотел. Вот и пришёл конец нашей сделке.Тут и нашей истории конец.А случилось это давным-давно, с тех пор прошло лет пятьсот да ещё сто. Теперь доктора на нашего Бартека не похожи, и надо бы эту историю по-иному рассказывать. Но уж пусть она останется такой, какой сказывали её в стародавние времена, выдумками да шутками старых прях да людей бывалых приукрашенная. А если кто хочет услышать живой рассказ, пусть поедет в город Стани-славовице, что на реке Рабе. Там легенду эту знают.