Войти
В одном старинном городе нашей России, примерно хотя бы в Москве, жил знаменитый цыган Пихта. Славился он во многих городах, и среди всех цыган много хорошего о нем говорили.
И тем был знаменит Пихта, что жил в богатстве и в роскоши, хотя ни разу в жнзни ничего ни у кого никогда не крал. Жил он оседло, лошадьми занимался: продавал, менял их на ярмарках и конных базарах. Тем и скопил свое большое состояние. Жил он с женой своей Рубиной счастливо, да только детей у них не было.
А в одном таборе кочевом жили два брата: старшего звали Хэладо, а младшего – Бота. Про этих братьев тоже прошла великая слава, что воровали очень много: лошадей угоняли табунами, деревни, лавки обворовывали – и ни разу не попались. Удачливы были братья Хэладо и Бота в воровстве.
Как-то раз пригнали братья лошадей на ярмарку, распродали их с большим барышом, а потом в трактир зашли, пить стали па радостях. Вот и говорит младший брат старшему:
– Братец мой Хэладо, ведь и вправду слава о нас среди цыган идет! За ловкость нашу, за удачу нас почитают. И на всем свете не найдется цыган, равных нам.
– Эх ты, братец мой, – отвечает ему старший брат, – разве это слава? Слыхал я, что в Москве живет цыган Пихта, не ворует, а живет богаче нас в десять раз.
– А что, братец мой, давай поедем, посмотрим на этого цыгана. Так ли он знаменит и так ли богат, как о нем цыгане говорят?
Сказано – сделано. Оседлали братья коней, запрягли телегу с добром и отправились. Подъезжают они к белокаменной и спрашивают:
– Скажите, любезные, где тут цыган Пихта проживает?
И всякий – мал и стар – показывал им дорогу. Удивлялись братья.
Подъехали они к дому Пихты.
Когда цыган к цыгану приезжает, то хоть небольшое, а гостеприимство должно быть ему оказано. У цыган гость в почете: будет ему и кусок хлеба, даже последний, будет ему и угол, где переночевать.
Когда братья зашли, Пихта сразу посадил их за стол и стал угощать. А за угощением и беседа пошла.
А какой у цыган первый вопрос при беседе?
– Какие вы цыгане? Какого рода-племени? Откуда приехали? – спросил Пихта.
Так у цыган знакомиться принято.
– Да вот, морэ, слыхал ли ты про двух братьев – Хэладо и Бота, что живут богато, что всю жизнь воруют и никогда не попадаются?
– Да, – ответил Пихта, – слыхал, не раз слыхал. Большая слава про этих цыган идет.
– Ну вот, мы и есть эти братья! А приехали мы, чтобы тебя повидать, потому что идет о тебе слава еще больше нашей.
Как узнал Пихта, какие гости к нему пожаловали, сразу приказал своим работникам поднять прислугу и накрыть богатый стол. И начался пир.
О чем цыгане за столом разговаривают?
Те, что лошадьми занимаются, про лошадей говорят, про конные ярмарки, про цепы и всякое такое, a тe, что воруют, – про воровство речь ведут.
Вот и завели братья про воровство разговор. Слушал их Пихта, слушал, а потом и говорит:
– Слушайте, чявалэ, знаю я тут одно место. Так вот, если бы вы украли в этом месте, то не то что вам, но и вашим детям до конца жизни добра хватит.
Сказать вору такую вещь – разве вор отстанет? Вот и стали братья допытываться:
– Что за место такое?
Только не просто так допытывались братья, а с подходом. Хитрые они были, знали, что если просто спросят, мол, где можно украсть больше богатства, то им никто такого места не укажет.
Вот они и решили издалека начать. А потом потихонечку к делу перейти, да не просто, а чтобы и Пихту подбить, хотя и знали, что тот отроду не воровал, даже куска хлеба за свою жизнь не украл.
Так или иначе, говорили братья с Пихтой до тех пор, пока тот не согласился идти с ними.
– Так где же это богатство скрыто?
– Да здесь же, в городе, – отвечает Пихта, – я тут все знаю. Как только наступит ночь, мы пойдем.
Настала ночь. Не сидится братьям, не терпится им, больно хочется побыстрее за дело приняться.
– Ну, ребята, берите каждый по мешку и пошли. Взяли мешки. Идут. Темно на улице. Город для братьев незнакомый. Не знают они, куда их Пихта ведет. А привел он их к старинному монастырю. Как увидели воры монастырь, испугались:
– Куда же ты нас привел?!
– Да вот в этом монастыре столько золота, что на десять жизней хватит, и взять его можно столько, сколько человек унести в силах.
Остановились братья и говорят:
– Слушай, друг наш любезный, в монастырь мы не пойдем. Хоть убей, не пойдем в монастырь. Ты скажи: у матери ребенка украсть – украдем! А в монастырь ни ногой. Ты что?
Раньше был такой закон.
Когда вор попадался на каком-то воровстве, его в тюрьму сажали, в Сибирь ссылали на каторгу, а если вора в церкви хватали, то сразу, без суда, не разбираясь, веревку на шею. За церковь один был суд – казнь! А потому, как ни уговаривал Пихта братьев, они только «нет» да «нет». Рассердился Пихта, сам к воротам пошел.
– Какие же вы воры? – кричит. – Я за свою жизнь ни разу не своровал, а иду, а вы... Какие же вы воры?!
Что поделать, пришлось и братьям идти.
Сбили они тяжелые монастырские замки с ворот и заходят. Зажигает Пихта свечи и начинает золото в мешки накладывать. Хорошо он знал, где это золото лежит, много раз видел, когда по своим делам в монастырь заезжал. Может, и ушли бы они незаметно, если бы все трое сразу золото по мешкам накладывали, но испугались братья, встали как вкопанные. Тут их сторож и увидел. А как увидал – тревогу поднял.
Сбежались монахи со всех сторон, скрутили цыган. Бросили их в темную келью и заперли дверь. А снаружи стражу поставили.
Охватила тут Боту и Хэладо тревога. Тоска на них навалилась. Поняли они, что расплата близка, приуныли.
– Что это вы головы повесили, чявалэ? Подождите, утро настанет – откупимся, у меня здесь все начальство знакомое, да и денег хватит, нечего за свою жизнь горевать...
– Плохо ты, морэ, законы знаешь, а еще в городе живешь, ведь потому мы боялись в монастырь идти, что за это воровство придется жизнью платить. Казнят нас утром, так и знай!
Погоревали братья, погоревали, и говорит один другому:
– Ну что, братец ты мой, много мы с тобой поворовали па своем веку, жили в богатстве и в славе, да, видно, конец нам пришел!
И заснули братья. А Пихта, когда дошли наконец до него слова братьев, за голову схватился, стал волосы на себе рвать:
– Боже мой! И что же заставило меня идти воровать? Мне ведь и своего богатства за всю жизнь не прожить.
И что же это меня черт попутал, в такое дело втянул?!
С этими горькими мыслями он п заснул. А во сне случилось с ним великое чудо. Спит Пихта п видит: лежит он в келье спящий, и подходит к нему женщина и начинает его будить, за плечо теребить.
– Встань, Пихта, встань, послушай, что я тебе скажу. Встает Пихта.
– Изменил ты жизни своей.
А потому и жизнь твоя переменится. Завтра утром откроется дверь, войдут палачи и поведут тебя на казнь вместе с братьями-конокрадами. И только я одна могу тебе помочь. Подумай хорошенько, даю тебе пять минут: или тебя казнят, пли возьмешь меня в жены. Свою жену бросишь, а возьмешь меня...
Не долго думал Пихта, когда услышал такие слова. «Чем казнь принимать, не лучше ли мне заново жениться», – решил он.
– Так вот что я тебе накажу.
Завтра будет все, как я тебе сейчас скажу. Поведут вас на казнь, но, прежде чем идти с ними, ты отдашь страже пакет, который сейчас от меня получишь.
Этот пакет передадут по начальству, и пойдет он все дальше и дальше, все выше и выше и дойдет до самого царя. Учти: все, что в этом пакете написано, ты должен пообещать доставить царю. Попроси только, чтобы отпустил он тебя ровно на две недели. А братья пусть в келье посидят до твоего возвращения.
Согласится царь на твои условия, отпустит тебя. Тогда приходи ты к своей жене Рубине и ночуй у нее три ночи. Но помни: это будут последние три ночи, которые ты с ней проведешь. А потом поезжай за город, есть там у реки старая мельница, у нее еще крыло сломано. Подъезжай к ней и жди меня...
Сказала женщина эти слова и словно сквозь землю провалилась, будто ее и не было. Проснулся Пихта в страхе и принялся будить братьев:
– Вставайте, ребята, вставайте, больно дивный сон мне показался.
– Что за сон?
– Да вот, туда-сюда, так и так, пришла ко мне во сне цыганка и пообещала, что, если возьму я ее в жены, она нас от казни спасет. Пакет обещала дать какой-то...
Глянули братья на Пихту с испугом, видят: у него в руках пакет, а на пакете золотыми буквами написано что-то. Переглянулись братья между собой и поняли, что не сон то был...
Настало утро, и все получилось так, как говорила цыганка. Открылись двери кельи, и вошли палачи. Только они собрались вывести цыган, как Пихта их остановил, пакет подал. Прочитали палачи надпись на пакете и снова закрыли цыган на ключ и удалились.
И пошел этот пакет все дальше и дальше, все выше и выше, и дошел этот пакет до самого царя. Прочитал царь, что там написано, и аж чуть до потолка не подпрыгнул. А написано там было вот что: «Не у царского деда, а в десятом-прадесятом поколении была в царском роду волшебная чудо-шашка. Взмахнешь шашкой один раз – десять человек замертво падают, взмахнешь другой – полк солдат как подкошенный лежит, взмахнешь третий раз – вся армия разбита! Верой и правдой служила эта шашка старому поколению и тебе послужила бы, царь, если бы не затеряли ее в давние года. Лишь только один я, цыган Пихта, знаю, где и как достать эту шашку. Но за это ты должен помиловать и отпустить меня и моих товарищей...» Удивился царь, да не поверил написанному, приказал он поднять все архивы старинные и разузнать, была ли на свете такая чудо-шашка. И вот принялись царские мудрецы эти архивы раскапывать. Подняли книги за три столетия и дочитались, что действительно был такой волшебный клинок. Доложили царю. Удивился царь:
– Как же так, я, царь, и не знаю, а какой-то цыган знает! А ну-ка привести его сюда! Может, и вправду он сумеет достать волшебный клинок?
И вот приводят Пихту к царю.
Огляделся цыган по сторонам, подивился на царское богатство.
– Правда ли, что ты можешь достать волшебную шашку? – спросил царь.
– Истинная правда, ваше царское величество, дайте мне две недели сроку, и я привезу вам ее. Но только одно условие: если я вам привезу шашку, то обещайте отпустить меня и двух моих товарищей па свободу.
Не мог царь устоять против такого соблазна, обещал отпустить Пихту и братьев-конокрадов на волю в обмен на волшебную шашку, только добавил в конце:
– Но учти, если не достанешь шашку к сроку или обманешь меня, ждет вас всех троих лютая смерть.
Издает царь указ в тот же час: «Цыган-конокрадов Боту и Хэладо держать под стражей, а цыгана Пихту отпустить по государственной надобности».
Вспомнил Пихта наказ цыганки и домой поехал к жене своей Рубине на три дня и три ночи. Приезжает он, и падает Рубина к нему на шею:
– Как же удалось тебе прийти?!
– Знала она уже о том, что случилось с ее мужем.
Рассказал Пихта, как было дело, ничего не утаил. Умной женщиной была Рубина, все поняла сразу.
– Чем, – говорит, – вам на казнь идти да смерть принимать, уж лучше женись на другой женщине и живи с ней. Будешь жив, глядишь, бог даст, и меня не забудешь.
Три ночи ночевал Пихта у своей жены, а когда кончился срок, собрал он рано утром свои пожитки и поехал за город к старой сломанной мельнице, туда, куда приказала прийти женщина, явившаяся ему во сне.
Много ли, мало ли времени прошло, глядит Пихта: на дороге пыль столбом поднялась, да конский топот раздался. Видит: едет тарантас, запряженный тройкой лошадей, и на тарантасе сидит та самая цыганка. Много видел Пихта в своей жизни лошадей, сам имел рысаков таких, что заглядишься, но подобных тем, что были у цыганки, не видывал. И вот подъезжает этот тарантас, груженный всяким добром, останавливается.
Как глянул Пихта на эту цыганку при свете дня, так аж глаза на лоб полезла у него – что это была за красавица!
Так хоть бы и не было казни, он бы на ней женился.
– Садись-ка на козлы, муж мой любимый, теперь у нас общие вожжи. И хотя водится у цыган, что жена во всем мужу должна подчиняться, но только сейчас, пока эти две недели не пройдут, придется тебе все исполнять, что я буду тебе приказывать.
Нечего делать, согласился Пихта. Тогда цыганка приказывает:
– Поворачивай коней и едем обратно.
Едут они день, едут два.
В пути шатер ставят, костер разводят, все, как положено. На третье утро говорит цыганка Пихте:
– Слушай, муж мой дорогой, знаю я, что ты богатый цыган, что жил всегда в достатке, своим домом.
Сейчас едем мы к отцу моему, я у него единственная дочь. Отец мой в двадцать раз тебя богаче. За полверсты от дома будут встречать нас его работники, будешь ты гулять у него целую неделю, а как кончится неделя – собирайся уезжать. Станет он тебя провожать да подарками одаривать, ничего для тебя не пожалеет, хоть пятьдесят лошадей бери – не откажет, и все лошади с телегами, полными добра. Только ты ничего не бери, скажи ему, мол, тесть мой любимый, как дочерью своей дорожишь, так подорожи и зятем своим. Не надо мне богатства твоего, у меня и своего хватает. Подари мне лучше вот эту шашку, что над кроватью висит на стене. Не сможет отец тебе отказать, а коли согласится, то и ты свою жизнь спасешь, потому что это и есть та самая шашка, которую ты обещал царю привезти.
Ну, как по-сказанному, так и по-писаному. Доезжают они наконец до дома отца. Да разве дом это – настоящий дворец! Выходят к ним навстречу работники, встречают, с тарантаса сойти помогают, коней распрягают да добро разгружают. Тут по лестнице спускается отец, старику годков восемьдесят, борода седая до пояса:
– Здравствуй, Зара, дочь моя единственная, здравствуй, Пихта, зять мой любимый! Почет гостю дорогому!
В дом заходите.
Взяли Пихту под руки, к столу повели. И пир начался: как же, мужа единственной дочери встречают.
Так в пирах да в веселье неделя проходит. Наступила пора расставания. Вышел старик провожать зятя с дочерью и говорит:
– Эй, работники, запрягайте лошадей, сколько Пихта прикажет, да грузите все мое богатство. Ни к чему оно мне, старику. Одна у меня дочь и зять один. Пускай все им и достанется.
Вспомнил тут Пихта наказ Зары и просит старика:
– Слушай, тесть мой любимый, мне твоего богатства не надобно, у меня и своего столько, что нам вдвоем всю жизнь не прожить. Подари-ка ты мне лучше вон ту шашку, что у тебя на стене висит.
Заплакал тут старик горькими слезами:
– Ах, зять ты мой дорогой, уж лучше бы ты меня в одной рубашке оставил, все богатство мое увез, чем эту шашку просить. Да ладно, так уж и быть, отдам ради дочери единственной, уж больно ты ей по сердцу пришелся.
И вот снова Пихта с Зарой подъезжают к Москве, к той старой мельнице, где когда-то встретились.
– А теперь, Пихта, ты должен оставить меня. Поставлю я здесь шатер и буду ждать тебя. А ты сразу к царю отправляйся да эту шашку отнеси и напомни ему о его обещании, чтобы не забыл он цыган-конокрадов на волю отпустить. А потом иди к своей жене, ночуй у нее три ночи и приходи ко мне на старую мельницу, на этот раз навсегда.
Так Пихта и сделал. Явился он ко дворцу, а стража его не пускает. Разве к царю просто так попадешь?
Доложили его царскому величеству, что какой-то цыган его спрашивает, говорит, шашку волшебную достал для царской милости. Как услышал царь – сразу пропустить велел. И вот Пихта предстал перед царем.
Увидел царь волшебную шашку, глазам своим не поверил, мудрецов царских зовет. Три дня возились мудрецы с этой шашкой, все надписи на ней изучали да с книгами старинными сверяли. И вышло по всему, что да – та самая волшебная шашка и есть. Доложили царю. Обрадовался царь:
– Сдержал ты свое слово, цыган, а потому и я от своего слова не отступлю. Дарую тебе свободу, тебе и твоим товарищам. Ступайте куда хотите, но скажи братьям-конокрадам, чтобы они больше не попадались, а не то вот она шашка!
Отпустили по царской милости Боту и Хэладо, вскочили они на коней, и только пыль столбом поднялась.
С той поры о них больше никто не слыхал.
Пошел Пихта к своей старой жене, а ноги в свои дом не идут: больно уж полюбилась ему Зара, забыть ее не может. А слово держать надо. Кое-как промучился три ночи и бегом на старую мельницу, к шатру, где его Зара дожидается.
– Все я сделал, как ты мне сказала, жена моя любимая, что мы дальше делать будем? Отвечает ему Зара:
– Теперь, муж мой дорогой, будем жить по цыганскому обычаю, теперь ты мой хозяин, ты и решай, что дальше делать. Хочешь – кочуй, где тебе понравится, не хочешь – дом поставим богатый. Живи, как ты жил, только меня не бросай.
Всю жизнь Пихта жил оседло, а покочевал немного, и так ему это понравилось, что решил он в кочевье пойти.
– Только, Зара, поедем мы с тобой в те места, где нас цыгане не знают, не могу я в этих краях кочевать.
Что обо мне люди скажут? Что бросил свою старую жену, а другую взял, что всю жизнь не воровал, а тут на воровстве попался? Нет, не могу я в этих местах кочевать. Поедем-ка мы с тобой в южные земли, за тысячи верст отсюда.
Сказано – сделано! Запрягли они лошадей и отправились в далекие места, где их никто не знал. Много цыганских таборов повстречали они на пути своем. Завидовали цыгане Пихте из-за жены его, потому что такой красавицы никто не видел. Удивлялись они, какие знаменитые лошади запряжены в их повозку. Как увидят – встанут, глаза выпучат, и каждый думает, мол, не иначе как вор этот цыган, а лошади эти краденые, не может быть, чтобы он их своим умом и талантом нажил.
Стали цыгане присматриваться к Пихте. Вот проходит время, видят цыгане: своим умом живет человек, не ворует, а меняет коней. Раз сменяет, два сменяет, глядишь – богатство его увеличивается. Стали приветствовать Пихту цыгане, и опять прошла о нем большая слава. Добрым он был человеком, и бедный люд всегда около него ютился.
Миновал год. Начала жена Пихты мучиться, рожать время подошло. Когда родился сын, подзывает Зара мужа и говорит:
– Вижу я, собираешься ты сына крестить. Но прости меня, муж мой любезный, уж больно нездоровится мне сейчас, не могу я в церковь ехать, давай дадим ему имя сами. Пока.
А когда я поправлюсь, тогда и окрестим.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – согласился Пихта, – только каким именем мы назовем его?
Стал думать Пихта, да только какое имя он ни скажет, все не нравится Заре, уже сто имен перебрали, а все жене не по нраву. Любил Пихта свою жену, уважал настолько, что никогда поперек ее слова не делал.
– Так дай, – говорит, – ты сама имя мальчику. Какое имя дашь – такое и будет.
– Давай, Пихта, – говорит Зара, – назовем нашего сына Бэнгом.
– Ну что ж, Бэнг так Бэнг, чем не имя для цыгана. На том и порешили. В тот же вечер Зара подзывает мужа и говорит ему:
– Ты послушай, Пихта, что я тебе скажу. Но только помни: выполни мою просьбу, и тогда все у нас будет хорошо. Ты видишь, как я болею сейчас, как мучаюсь. Прошу тебя, три дня не заходи ко мне в полог, иди в другое место и там отдыхай. А меня трое суток не касайся, даже одним глазом не смей на меня посмотреть.
Пообещал Пихта. Пошел в другой полог и лег отдыхать. День прошел, не терпится Пихте. «Как, – думает, – жена там моя, Зара? Может, ей помочь надо, принести что-нибудь?» Хотел было пойти к ней, да вспомнил о своем обещании. Второй день проходит.
Еще больше – заскучал Пихта. Хоть одним глазком хочет на жену свою посмотреть.
Настала третья ночь. Совсем Пихте невтерпеж.
– Да что же это такое! – крикнул он в сердцах. – Выходит, я даже на свою собственную жену взглянуть не могу?
И отправился он к Заре.
Открыл полог, глянул и аж окаменел. Сидит Зара в пологе, над тазом с водой склонилась и шепчет что-то, а на голове у нее рожки торчат. Испугался Пихта и вскрикнул, а она как вскочит:
– Что ты наделал?! Ну зачем ты не сдержал свое слово? Дождался бы утра, и жили бы мы с тобой припеваючи много лет. А теперь не жена я тебе. Колдовского заклятия смыть не могу.
Остается тебе сын наш Бэнг. Да только смотри береги его. Пройдет время, и станет он знаменитым цыганом. Таким знаменитым, что люди песни о нем сложат. А с тобой быть мне не судьба.
Да хотя бы и двадцать рогов па голове жены увидал Пихта, все равно бы от нее не отступился.
– Зара, жена моя дорогая, не уходи, не боюсь я колдовского заклятия, не пугают меня рога на твоей голове. Будем жить с тобой, как жили раньше.
– Нет, Пихта, нет, от судьбы не уйдешь! Вышла Зара из шатра и пошла в лес, а Пихта не отстает, бежит за ней следом и кричит:
– Не уходи, Зара, постой!
– Ax, Пихта, если бы ты трое суток не заходил в шатер, все было бы по-другому.
А лес все гуще и гуще. Вдруг останавливается Зара и оборачивается:
– Слушай, Пихта, мое последнее слово. Иди обратно в шатер, бери сына и отправляйся к своей старой жене Рубине. Пусть она поможет вырастить Бэнга.
Сказала так Зара и сгинула, словно и вовсе не было ее. Долго метался Пихта по лесу, кричал, звал жену свою, да только эхо одно откликалось ему. Утром, выбившись из сил, Пихта вернулся в табор. А вернувшись, запряг коня, нагрузил телегу скарбом, взял маленького Бэнга и поехал в родные места, к Рубине.
Обрадовалась Рубина его возвращению. А так как своих детей у нее не было, то привязалась она к Бэнгу, как к родному сыну. Только имени этого она слышать не могла и повезла ребенка в церковь крестить, где дали ему имя Вайда. Рос мальчик красивым, смышленым и здоровым. Когда ему исполнилось два года, со всей округи стали съезжаться цыгане посмотреть на такого красавца. А когда Рубина появлялась на ярмарках и Вайда-Бэнг, по-цыганскому обычаю, сидел у нее за спиной, собирались толпы зевак посмотреть на удивительно красивого цыганенка.
Год от года прибавлял Вайда в силе и в красоте. С детских лет приучил Пихта сына к лошадям, и все цыгане удивлялись, что даже самые дикие лошади слушались цыганенка.
Наконец исполнилось мальчику восемнадцать лет. Как-то раз подъезжает отец Вайды к большому цыганскому табору. Сделал шатер, а когда начало смеркаться, пошел к костру, где собрались старики-цыгане. Подсел в кружок и стал прислушиваться к общему разговору.
Говорили о лошадях. П вот вступил один старый цыган.
– Знаю я, – говорит, – про одну лошадь. Таких лошадей в мире не отыщешь. Никто еще на земле на эту лошадь не садился. Даже близко она человека не подпускает.
Зашумели цыгане, заговорили разом.
– Да где ж такая лошадь?
– Как так?
– Где достать ее, лошадь эту?
– А никак не достать, – ответил старый цыган, – за деньги ее не купить, а украсть – нет такого счастливого человека.
Снова заволновались, зашумели цыгане.
– Быть того не может, чтобы нельзя было украсть.
– А вот и говорю вам, что в жизни никому не украсть эту лошадь. Но есть такой слух, что живет па свете какой-то цыган, у которого сын есть по имени Бэнг. Так вот, этот Бэнг – единственный, кто может украсть эту лошадь.
Поднялся Пихта:
– Зачем ты над сыном моим смеешься? Откуда знаешь, что ему эта лошадь предназначена? Почему думаешь, что он сможет ее украсть? Ведь мой сын за свою жизнь даже корки хлеба не украл.
– А разве Бэнг это твой сын?
– Мой!
– Позови его сюда.
Позвал Пихта сына и говорит:
– Слушай, сынок, этот старик говорит, что ты можешь украсть какую-то диковинную лошадь и что никто, кроме тебя, этого сделать не сумеет.
– А где эта лошадь? – удивился Бэнг.
– На царской конюшне, – сказал старик. – Уже три года не могут найти этой лошади седока. Только ты один с ней справишься.
Не поверили цыгане, засмеялись, мол, как же так, взрослые не могут на лошади усидеть, а какой-то мальчишка придет, укротит, да еще и украдет ее. И лошадь-то из царской конюшни!
Там, почитай, одних слуг тысячи.
Запали в сердце Бэнга слова старика, неспокойно на душе у него стало.
– Отец, – говорит он, – отправишь меня – я поеду, а не отправишь – все равно убегу!
Да разве мог Пихта сына на такое дело отпустить? Сам только раз в жизни попытался своровать и то попался. А тут сын единственный, кровь родная.
Стал Пихта на сына кричать, плакать стал, уговаривать его, мол, ни за что не отпущу тебя, да разве его удержишь?
– Только дай мне, отец, своего серого коня и седло дай черкесское, золотом обитое, да уздечку дай серебряную, да рубашку дай парчовую, да сапоги дай сафьяновые.
Видит Пихта, что сына не удержать, согласился, сделал все, как Бэнг просил. И отправился Вайда-Бэнг к царскому дворцу.
Долго ли, коротко ли, подъехал он к царскому дворцу. А на балконе сидят две царские дочери – Милана да Белана. Заметили они красавца-цыгана, и загорелись у них щеки пунцовым огнем. Бросились они к отцу своему, царю-батюшке:
– Папенька, родненький, глянь, какой красавец едет на лошади! Мы такого отродясь не видывали.
Как бы узнать, откуда он приехал да зачем к нам пожаловал?
– Задержи его, папенька, позови сюда.
Любил царь дочерей своих и приказал слугам задержать цыгана и привести его во дворец. Привели красавца к царю, тот его и спрашивает:
– Откуда ты приехал, молодец, какого купца-барина сын? Как звать-величать тебя? Отвечает цыган:
– Не купца-барина сын я, а простого человека, рода цыганского, и зовут меня кто Вайдой, а кто Бэнгом.
– Не думал я, что ты из простого племени цыганского. Уж больно вид у тебя как у барина. Ну да ладно. А звать я тебя буду Вайдой, мне это имя больше нравится.
И вот в честь Вайды устроил царь бал. Пригласил знаменитых гостей: королей заморских, князей с женами да с дочерьми. Пусть полюбуются, какой в его королевстве красавец-цыган живет. Когда гости стали рассаживаться, то дочери царские – Милана да Белана – чуть не передрались между собой, кому рядом с Вайдушкой сидеть.
И чтобы никому обидно не было, посадили Вайду посередке между ними. А когда бал начался, то и вовсе скандал получился: какой женщине не захочется с таким красавцем потанцевать? И той хочется, и другой. Не рвать же цыгана па кусочки. Кончился бал, пир начался. Стали гости между собой разговоры вести. И так случилось, что о лошадях речь пошла. Ведь и среди царского рода любителей лошадей есть. А Вайде как будто того и нужно.
– Слушайте, – говорит он, – ваше царское величество, дошло до меня, что держите вы на своей конюшне коня диковинного, что лучше этого коня в целом свете не сыщешь, что три года не можете вы наши седока, который бы на нем минуту усидел. А что, если мне попробовать?
Тут гости подхватили наперебой:
– Прикажите, ваше царское величество! Ведь всем известно, что цыгане с лошадьми обращаться умеют, что ездоки и седоки они знаменитые.
– А что, если дать попробовать этому цыгану на коня сесть диковинного? Пусть попытает счастья. А нам потеха великая будет.
А тут и дочери царские вступились за цыгана. Им и хочется красавца на коне посмотреть, и боязно за него, а вдруг что случится, может, упадет, расшибется насмерть. Но все-таки любопытство пересилило. Так или иначе, разрешил царь вывести для Вайды коня. Вышли все гости во двор, расположились, ждут, что дальше будет.
Подошел Вайда к коню, а царь кричит ему вслед:
– Только смотри, цыган, по двору катайся, а за ворота не смей! Знаю я вас!
А у Вайды сердце замирает.
Ведь известно, что цыганский характер буйный, необузданный, приедет домой да скажет, что на царской лошади катался, – разговору на сто лет вперед хватит. Ну да ладно!
Перед тем как сесть па копя, велел Вайда положить на пего свое седло, золотом обитое, да уздечку накинуть отцовскую, серебряную да кнут взял в руки цыганский, черемуховый. Только тогда он и вскочил па копя. А как вскочил да пустил коня по двору один раз, второй раз, а на третий – махнул кнутом да поскакал прочь со двора.
Тут все гости сразу в одни голос закричали:
– Ай-ай-ай! Цыган коня украл!
Да разве от царя так просто убежишь? Ведь это не из деревенской конюшни коня увести. Кинулись навстречу Вайде тысячи слуг, перегородили дорогу, стащили Вайду с седла, руки назад закрутили да к царю привели.
«Эх, – думает Вайда, – обманул меня старик, на беду свою поверил я ему, не суждено мне этого коня украсть».
Нахмурил царь брови, а Милана с Беланой на колени перед ним бухнулись:
– Папенька, миленький, пощади Вайдушку. Ведь ты три года не мог своему коню седока подыскать, а сел он – и будто для него конь этот растился. Не губи ты его. А подари-ка ты ему лучше коня диковинного, прояви милость царскую.
Что делать царю? Серчай по серчай, а гости смотрят, как он поведет себя. Отрубишь цыгану голову, скажут, что, мол, жестокий да несправедливый да дочерей своих не любит, с другой стороны, с конем больно жалко расставаться.
– Эх, была не была! Бери, Вайда, этого коня, всё равно на нем ездить некому!
– Бери, Вайда, бери, – захлопали в ладоши Милана с Беланой, – это подарок наш. Но смотри не забывай нас, хоть изредка проведывай. Нам с тобой и часок посидеть приятно.
Полюбили царские дочери цыгана, да заикнуться о том батюшке своему не смеют. Где это видано, чтобы царским дочерям да за простого цыгана замуж идти?
Оформили на коня царский указ, записали лошадиную родословную, чтобы никто этого коня у цыгана не отобрал, и отпустили подобру-поздорову.
Пристегнул Вайда к своему царскому коню отцовского серого, а сам думает: «А ведь уведут у меня диковинного коня, не посмотрят на царские документы, из зависти уведут. Дай-ка я его перекрашу!» Как подумал, так и сделал. И стал диковинный конь по виду похожим на клячу дохлую. Поехал Вайда на базар, продал отцовского серого и поехал к себе домой.
Уже полдороги проехал он, как повстречался ему цыганский табор. У самой реки, на лужайке, шатры стоят. Подъезжает Вайда к самому богатому шатру, видит: старуха-цыганка сидит возле него. Решил Вайда не открываться, что он – цыган.
– Здравствуйте, – сказал Вайда.
– Здравствуй, молодец, – ответила ему старуха, – здравствуй, большой барин. Вижу, хочешь судьбу испытать. Эй, Ружа, иди сюда. Барин большой приехал, погадать хочет.
Приоткинулся полог шатра, и вышла Ружа. Как увидел Вайда ее, чуть с седла не слетел. Такой красавицы он в жизни не встречал. Стала Ружа ему гадать, деньги с него брать. Сколько ни просит – он дает. Заходит Ружа в шатер к брату и говорит:
– Братец мой, богатый барин попался, сколько денег ни прошу – не торгуется, сразу дает. А брат ей отвечает:
– Слушай, Ружа, не бери ты с него много денег, а возьми для меня его рубаху парчовую, уж больно хороша она. Больно уж хочется мне в ней походить, покрасоваться.
Снова стала гадать Ружа, а когда Вайда начал ей деньги давать, принялась она просить его:
– Не надо мне денег твоих, большой барин, подари мне лучше рубаху свою парчовую для брата. Молчит Вайда да знай себе деньги кладет. Снова прибежала Ружа к брату, а тот на своем стоит:
– Не бери денег, сестрица, как хочешь, а рубаху парчовую с него возьми.
Только села Ружа в третий раз гадать Вайде, как тот говорит ей по-цыгански:
– Не гадать я к тебе приехал, Ружа-красавица, а, узнав о красоте твоей, приехал свататься.
– Не отдаст меня тебе брат мой. Уже много цыган приезжало, да все без толку. Видно, судьба моя век одной вековать.
– Ты не печалься, Ружица, скажи только: любишь меня пли нет?
Ничего не сказала Ружа, только лицо у нее раскраснелось да глаза разгорелись.
– Согласна ли ты бежать со мной?
– Что ты, Вайдушка, не уйти нам от брата, снарядит он погоню и убьет и тебя и меня. Есть у моего брата конь один – еще никто этого коня перескакать не мог. И нам от него не уехать.
– А какой масти конь?
– Вороной. Брат мой на нем в город на бега выезжает, на бегах скачет. Многие люди там собираются: богачи из богачей с рысаками заморскими. Но никто еще не смог моего брата обскакать.
– Слушай, Ружа, что я скажу тебе, я сейчас пойду к твоему брату и вызову его на поединок. Если он победит меня, то я его коня откуплю, хоть десять цен он за него запросит, но если мой конь первым придет, то ты встань у круга, а я тебя на седло схвачу и увезу.
Согласилась Ружа. Полюбила она Вайду всем сердцем своим и готова была с ним ехать хоть на край света.
Одно только тревожило ее душу: боялась она, как бы брат не отомстил Вайде за нее. Пошла Ружа к брату, позвала его:
– Иди, братец, барин сам тебя кличет, дело у него к тебе, говорит.
Вышел брат к Вайде:
– Здравствуй, гость наш, что хотел ты? – Прослышал я, что богатые лошади есть у вас, богатые да знаменитые.
– Есть у меня лошадки, верно люди говорят.
– А не продашь ли ты мне какую-нибудь? Но только такую, чтобы смог я на ней все призы на скачках забрать...
– Можно и такую, – сказал брат Ружи и вывел красивую гнедую лошадь. – Смотри какая красавица!
– Нет, друг дорогой, – покачал головой Вайда. – Таких кляч мне не надобно.
– Хорошо, возьми тогда другую, – недовольно поморщился брат и вывел серую лошадь. Какая это была лошадь!
Не лошадь, а загляденье: стройная, грива до колен, волнами спадает, не бежит, а летит над землей.
– Слушай, приятель, ты, я вижу, обмануть меня собрался, – не на шутку рассердился Вайда. – Таких лошадей ты беднякам предлагай, а мне выводи дорогую, чтобы под стать была.
– Дорогую, говоришь, – усмехнулся брат. – Что ж, есть у меня такая лошадь, да только не хватит у тебя денег, чтобы купить ее.
– Такую мне и пригони.
Выводит брат Ружи вороного коня. Как ударит этот конь копытом – искры летят, как заржет – деревья клонятся.
– Хорош конь, – сказал Вайда.
– Назначай цену, покупаю!
Тут брат Ружи назначил такую цену, за которую можно было целый табун таких лошадей купить. Тогда Вайда ему и говорит:
– Ты думаешь, что я не знаю цену лошадям?! Твоя лошадь стоит в десять раз меньше той цены, которую ты за нее назначил. Но я куплю ее, хотя с одним условием, Мы сейчас выедем с тобой на круг, и если твоя лошадь мою перескачет, то я заплачу тебе твою цену, но если моя лошадь убежит от твоей – то такую лошадь мне и Христа ради не надо.
– А ты покажи мне свою лошадку, – попросил брат Ружи, и когда Вайда вывел своего коня, цыган аж со смеху упал и по земле стал кататься: за всю свою жизнь он такого урода не видывал.
Шерсть на коне слиплась, цвет не поймешь какой, одно только и было у коня, что стройный, а так – кляча клячей.
– Тебе ли с таким конем со мной состязаться? Да я тебя три раза перескачу!
Так и порешили. Выехали они на круг. Махнула Ружа платком, и рванулись кони вперед. Пока брат один круг объезжал, Вайда уже три раза по кругу проехал, а четвертый раз не стал, подскочил к Руже, бросил ее в седло и крикнул по-цыгански:
– Приезжай ко мне за парчовой рубахой, для шурина своего ничего не пожалею!
А брат кричит вдогонку:
– Что ж ты, как волк овцу, схватил и уехал... Эй, люди! Скачите в погоню...
Но недолго длилась погоня, потому что поняли цыгане: не догнать им диковинного коня. Так и вернулись они ни с чем.
А Вайда приехал домой на царском скакуне и привез жену-красавицу. И долго после этого о нем слава шла среди цыган. Прожил Вайда-Бэнг с женой своей Ружей счастливую удивительную жизнь, но об этом сложили цыгане другие сказки и песни.
