Войти
Близ некоего монастыря был колодец, — на всю округу славился он своей чистой, прозрачной водой. И кто ни пройдет, обязательно с пути свернет, чтобы водицы из колодца испить да посидеть под старой тенистой ольхой, что с незапамятных времен росла на том месте. А как выпьет в жару холодной воды, добрым словом помянет монахов за то, что колодец тут вырыли и много других благих дел сотворили.
Монахов в монастыре было немного, только сорок человек, вели они жизнь святую, соблазнов не ведали и богу всем сердцем служили.
Ужасно злились на них черти, а чертей в тех краях водилось тьма-тьмущая. Каких только каверз они не строили монахам! Да все понапрасну: монахи-то были почти что праведники.
На старой ольхе, у колодца, собирались по ночам черти. Как только пробьет двенадцать, являлся их строгий начальник по имени Вельзевул, и черти давали ему отчет во всех своих плутнях. Вот как-то ночью собрались черти и стали перед Вельзевулом ответ держать.
— Эй, ты! Говори, что делал сегодня! — сердито спросил Вельзевул одного вертлявого чертенка.
— Поссорил двух братьев, — ответил чертенок. — Братья подрались, старший выколол глаз младшему и за то в тюрьму угодил. А я уж судью подучу, чтобы парня повесили: останется после него шесть бездомных сирот.
— Ну что ж, молодец! — похвалил Вельзевул. — Пускай у тебя на вершок подрастут рога. Эй, черти, подать ему стул, принести чубук — пусть покурит... Достоин!.. А ты? Ты что сделал? — спросил Вельзевул у второго.
— Я сына поссорил с отцом, и сын прикончил папашу, да и повесился: жалко родителя стало.
Улыбнулся Вельзевул.
— Ну что ж, молодец! — Эй, дайте-ка парню чубук... Нет, нет — мало!.. Подать наргиле[*] — пусть покурит. Достоин!.. А ты? — спросил он третьего. — Ты что-нибудь сделал сегодня?
— А я, господин, нынче митрополита завлек к потаскухам. Его там изловили да прямо в тюрьму. И чтобы спастись от позора, владыка принял турецкую веру.
Просиял Вельзевул.
— И ты молодец! Ты — герой! Подайте немедленно кресло! И дайте чубук — пусть покурит!.. И — кофе!.. А ты?.. Ты что делал сегодня?
Четвертый замялся.
— Да я... Я так... понемножку... Пустяки... Подстрекнул одного запивоху жену убить. Без жены-то — быстрей промотается парень.
— Ну что ж, хорошо. Но до стула еще не дорос, — отвечал Вельзевул.
Так он всех чертей опросил и каждому выдал награду — по заслугам.
А черти, известно, завистливы очень. Всяк старался собратьев своих перещеголять, схватить магарыч покрупнее. Так-то они и соперничали.
И вот один старый искушенный черт возмечтал такую великую пакость сотворить, чтоб сам Вельзевул удивился и в кресло его посадил. Думал черт, думал и придумал наконец! Решил пойти в монастырь и сделаться игуменом. Узнал он, что старый игумен недавно скончался, а нового не назначили. Ну вот, и решил он вконец осрамить монахов: пускай каждый из них оженится — вот грех-то будет!
Обернулся черт бородатым монахом, надел долгополую рясу, тихоней, смиренником представился, — кажется, и глаз-то поднять не смеет, мухи и той не обидит! Ну, словом, святее и быть невозможно.
Увидели монахи его добродетели и говорят: нужно бы этого старца игуменом поставить. Писание знает он лучше всех, устав монастырский блюдет строго, на каждой беседе монашеской умный совет подает. Решили они — пусть будет над ними владыкой. А черту того и надо было!
Ну вот, забрал он понемножку все монастырские дела в свои руки, приказывать стал монахам, что кому делать, а как соберутся они в трапезную вкушать пищу — толкует им на свой лад слово божье: это, мол, вот так, а это — вот этак... И наконец стал учить, что нужно монахам скорее жениться, — тогда дьявол не сможет их больше грехом вожделенья смущать. И много тому из Писания примеров привел. А жены, сказал, пусть монашками станут. Он, дескать, и сам бы женился для примера, да стар.
Вот так искушал их проклятый чертяка. И что ж! День ото дня разгоралась искра соблазна в сердцах монахов, что помоложе. А за слепой молодежью и старшие потянулись. Настал день, когда вся братия явилась к игумену, и все в один голос сказали:
— Желаем жениться.
Силен, видно, был этот черт, раз ухитрился сбить с панталыку таких монахов, благочестивых и кротких, чуть ли не святых. Да еще как сбил! Они и его самого молили жениться — пусть, мол, невесту себе выбирает постарше, а им помоложе подыщет. Ну, черт поломался немножко для виду, да и согласился.
Стали совещаться — кому идти за невестами. А дьявол-игумен берет на себя все заботы.
— О чада любимые! Обойду сорок деревень и в каждой подыщу по красавице девушке — в жены вам. А знаете вы, почему деревень будет сорок?
— Не знаем, отче! — отвечают монахи.
— Ну, я вам скажу. Хочу, чтоб вы всюду родных завели и не были больше подобны бесплодному корявому дубу.
Такими речами он окончательно склонил монахов к женитьбе.
Как-то раз встал он спозаранку, собрался в дорогу и вышел из стен монастырских. Монахи с великим почетом его проводили и принялись ждать: что, мол, дальше-то будет? А черт из села в село, из деревни в деревню, и все улещает матерей да отцов: отдайте, мол, дочку в невесты монаху, она и сама непорочной монашенкой станет. Вот так в сорока деревнях сорок девиц и набрал. Родители — шасть в монастырь, спросить, правда ль можно монахам жениться. Услышав, что можно, ушли восвояси, да еще и других убедили, что нет в том никакого греха.
Дивились миряне: да как же, мол, закон разрешает монаху жениться! Но дьявол всем мозги затуманил, и стали люди говорить: это вовсе безгрешно!
А черт-настоятель воротился назад, собрал всех монахов и каждому сказал, на какой из девиц тот жениться обязан — имя невесты сказал и названье деревни. Как узнали черноризцы, что игумен пригожих девиц им сосватал, остались очень довольны и в пояс ему трижды поклонились.
Немного спустя черт-игумен собрал всех монахов и велел им готовить деньги: пора уже делать невестам подарки, таков, мол, в деревнях обычай.
Ну, вынули деньги монахи, отдали. Игумен отправился в город, купил там подарков — для каждой девицы особые, точь-в-точь такие, каких пожелали родные невесты. Подарки взвалил на телегу, привез в монастырь. Назначил он монаха постарше поехать по селам и всех девушек одарить: одной — шаль и серьги, другой — ожерелье и пряжки, а третьей — цветной поясок, сапожки всякие, шубу... Ну, словом, все как было условлено. Монах потихоньку запряг лошаденку, положил на телегу подарки и под вечер двинулся в путь — подарки развозить по селам да девушек предупредить, чтобы готовились к свадьбе, а свадьбу назначили через сорок дней.
Вот выехал в поле монах, осенил себя крестным знаменьем. Как раз в эту пору увидел его один из чертей. Не знал он ничего о затее черта-игумена, не ведал о его замысле. Ну, вот и решил он, по злобе исконной против монахов, сбить с толку возницу, отвести от дороги. Крутил да вертел его так, что несчастный и впрямь в трех соснах заблудился и увяз вместе с возом в болоте.
Тут черт мгновенно исчез, а старый монах диву дался — как же это случилось, ведь вон монастырь-то — близехонько! Отпряг он коня, стал телегу тащить из болота... Куда там! Потянет, рванет, а телега все глубже уходит в тряси-ну, — болото-то было бездонное! Ой, беда! Стал ждать, не поможет ли кто из прохожих. Никто не идет! Хотел возвратиться назад, в монастырь — да ведь стыдно! Решил подождать: может, утром кто-нибудь вызволит. А чтоб уберечься от диких зверей, монах решил пойти к колодцу, забраться на дерево и спрятаться там на ночь. Прибрел он к колодцу, вскарабкался на старую ольху и притаился в листве.
Вот пробило полночь. Слетелись к ольхе, как обычно, все окрестные черти, явился и сам Вельзевул. Стал он расспрашивать — кто из чертей как напакостил нынче. Дошло наконец и до черта-игумена. Тот все рассказал: как обвел он монахов вокруг пальца, как убедил их жениться, как нынче отправил монаха с подарками по деревням и велел сказать, чтобы невесты готовились к свадьбам, — ну, словом, поведал все, что он сделал. Как только он кончил, великою славой прославил его Вельзевул, велел принести парадный стул и лучший чубук дал, с большим янтарем, из чужих краев привезенный.
— Ха-ха-ха! Вот позор, коль оженятся сорок монахов! — сказал Вельзевул. — Да ты, друг, молодчага! Скажи только: что же ты делаешь в храме, когда "Отче наш" читают? Ведь это для нас, для чертей, хуже смерти!
— О, я придумал неплохо! — ответил ему черт-игумен. — Как только настает время читать "Отче наш", я вон выхожу, будто нужду справить, а потом возвращаюсь. Вот и вся недолга!
— Да ты молодец! — повторил Вельзевул. — Добейся своего, жени монахов, и я награжу тебя, милый, по-царски: громадные, ветвистые рога носить будешь.
Тут черт, одурачивший монаха-возницу, с перепугу забыл порядок — не стал дожидаться, пока его спросят, а тут же признался, как он нынче монаха, да еще и с возом, в болото завел.
— Ох, чтоб ты ослеп! — закричал черт-игумен. — Да ты понимаешь, болван, какую ты глупость содеял?
— Скорее бегите в болото! — крикнул чертям Вельзевул. — Повозку из трясины вытащить, лошадь хорошенько отмыть и пусть на лучшем лугу пасется. А этому дурню немедленно всыпать! Пятьсот батогов ему! Живо!
А тут уж и ночь на исходе. Вскоре петух закричал. Сразу черти исчезли. Монах немедля пошел в монастырь, да все и рассказал. Лишь тут раскусили монахи, в чем дело! "Ох, грешники! Что мы хотели делать! Срам-то, срам-то какой! Господь бы нас наказал и обрек на мучения адские!"
Припрятала братия старика возницу, коня увели с глаз долой, стали ждать. Вышел черт-игумен служить заутреню, все идет как по маслу, и вот пора уж читать "Отче наш". Игумен — к выходу, а монахи заперли все двери и окна и давай ладаном кадить. Черт заметался, запрыгал — и лопнул, будто кто из пушки выстрелил: тррах!
