Золотая чаша

Жили в одной стране муж с женой. Вот муж пошел на войну и говорит жене, — она должна была скоро родить: — Родится у тебя сын, и будет он сиротой. И вправду родился у этой женщины сын, и назвала она его Сиротинкой. Его отец с войны не вернулся. Жили мать с сыном в большой нужде. Мать работала не покладая рук, чтобы прокормить своего сына. Вот уж пятнадцать лет исполнилось сыну, а мать ни разу не засмеялась за все это время, ни разу не улыбнулась. Сказал сын: — Мать, что ты никогда не смеешься? — Ах, сынок, не с чего мне смеяться. А сын: — Мать, кончилась твоя нужда, теперь я буду на тебя работать. Засмеялась тогда мать. — Жизнь моя, — сказала, — теперь-то и смех мне к лицу. Пошел мальчик искать счастья. А там недалеко в горах живут два брата-разбойника. Взошло солнце, и подошел юноша к той горе. — Чего тебе? — кричат разбойники. — Ничего, с дружбой иду к вам, не с враждой. Слугу не хотите ли? — Хотим. Что тебе платить? — Мне пятнадцать лет, и платите мне пятнадцать рублей. Семь сейчас дайте, восемь — в конце месяца. Дали ему семь рублей, отнес он их матери и говорит: — Вот тебе, мать, а восемь еще в конце месяца принесу. И пошел обратно к разбойникам. Накормили они его, напоили и говорят: — Пойдем, покажем, что ты должен делать. А у них шестнадцать коней. Один такой буйный — пяти месяцев его поставили на привязь, до пяти лет спустить не могут, боятся. — Вот тебе котел, вот вода, а вот огонь. Набери воды и покорми коня, что на привязи, только смотри, не побил бы тебя — буйный он. Сказали и пошли на разбой. А Сиротинка снял котел с огня, пошел к коню, отвязал его, взнуздал, вскочил и полетел вдогон за разбойниками. Догнал, вытянул каждого плетью и поскакал обратно. Один разбойник и говорит: — Это наш конь. А другой: — В уме ли ты? Кто его взнуздает? Вернулись, смотрят — и конь на месте, и котел, все, как было. Легли спать. Наутро увел один разбойник двух коней, а другой спрятался дома. А Сиротинку послали за ключевой водой. Он и не видел, что не один дома остался. Вернулся, думает, уехали оба. Поел, взял потом тот котел, снял с огня, отвязал коня, взнуздал, вскочил и умчался. Смотрит этот разбойник, а он уже тридцать лет как разбойничает, так и задрожал весь: «Что этот пятнадцатилетний парень вытворяет? А подрастет, что он с нами сделает?» А Сиротинка летит на своем коне и видит — едет разбойник с двумя конями. Понял Сиротинка, что проведали они про него, задумался. «Кончено мое дело, убьют меня, в живых не оставят». А разбойники сами его боятся. Думают, что делать, как с ним быть. Говорят ему: — Сбегай, Сиротинушка, принеси ключевой воды. Вот пока придет Сиротинка, должна решиться его судьба: жить ли ему или умереть. Сказал старший разбойник: — Убьем его. А младший: — Нет, поставим его старшим над нами. Позвали Сиротинку, говорят: — Будь нам старшим братом, а мы за тобой пойдем в огонь и в воду. Подумал Сиротинка, поблагодарил их, согласился. Решили они попировать в ту ночь. Подали они Сиротинке чашу, а эта чаша такая: вином нальют — золотом обернется, водой нальют — серебром обернется. Чаша старшему полагается. Настало утро, положил Сиротинка чашу в карман. Прошел так месяц. Приходит Сиротинка и говорит братьям: — Дайте мне восемь рублей, отнесу матери. — И деньги наши твои, и все наше имущество твое. И мать твоя — наша мать. Вывел Сиротинка своего буйного коня, взнуздал и говорит братьям: — Ждите меня через три дня, на четвертый. — С места не тронемся, — сказали разбойники. Приехал Сиротинка домой. Влетел во двор, соскочил с коня. — Вот тебе, мать, твои деньги. Пожил с матерью три дня и говорит: — Мне, мать, завтра в полдень уезжать. Напеки мне хлеба на дорогу. Напекла мать хлеба да печенья разного, попировали на прощанье. Настало и четвертое утро. Занялась заря, выходит со двора Сиротинка. Взошло солнце, припекло. Остановился Сиротинка у ручья, расседлал коня, пустил его, достал курицу, хлеб, смотрит — не покажется ли кто, чтоб не есть одному. Видит — тянутся по дороге три арбы, за ними старик-купец. А арбы эти его. — Иди, отец, покушаем вместе, — позвал его Сиротинка. А у самого все готово, достал чашу, налил вина, говорит: — Это за твой приход, за нашу встречу. Выпил и подает купцу: — Пей теперь ты. А старик схватил чашу и запрятал за пазуху. — Мое! — кричит. А тут пристав да со всеми двенадцатью стражниками. Замахнулся купец. Не выдержал Сиротинка, ударил его. Закричал купец, а пристав и говорит: — Что ты бьешь старика? Кричит купец: — Одна у меня чаша, и ту он отнять хочет. — Моя это чаша,— говорит Сиротинка. — У меня еще есть такие. Отобрали у них чашу. Дали Сиротинке три месяца сроку, велели привести за себя двух заложников: принесет за три месяца еще две такие чаши — повесят купца за ложь, а не принесет Сиротинка — повесят его заложников. Подписался Сиротинка, подписался и купец. Приехал под вечер Сиротинка к братьям, подбежали те, ссадили его с коня. Грустен Сиротинка. — Что ты загрустил? — спрашивают братья. — Поужинаем, — говорит Сиротинка, — потом скажу. Поели, рассказал им Сиротинка все и говорит: — Вы должны за меня поехать. — Чего же ты печалишься? Поезжай, ищи чаши. Свидимся, все добром кончится. Поехал Сиротинка. Едет, ищет чаши. Ехал, ехал, приехал к утру в одну деревню, видит — сидит старуха-вдова, прядет. — Мать, ради любви всех матерей, устал я, прошу тебя, дай мне отдохнуть. Засну под жужжанье твоего веретена. Согласилась она. Лег Сиротинка и заснул. Вдруг слышит: заплакала, запричитала старуха. Проснулся Сиротинка — полдень на дворе, спрашивает: — Чего ты плачешь? Если я тебе не по душе, скажи — уйду. — Нет, сынок, вот в том храме, в золотом гробу лежит мертвый сын нашего царя. Каждую ночь ставят человека стеречь тот гроб, а только ни один еще живым не вернулся. Сегодня черед моего единственного сына — вот я и плачу, что не увижу его больше. — Не плачь, я пойду за него, — говорит Сиротинка, — только вели до заката солнца сложить у дверей храма триста кирпичей да дай мне выпить вина, а ты ложись, спи спокойно. Пошел он вечером, кирпичи уже лежат. Вошел Сиротинка в храм, поднял этот гроб вместе с покойником, поставил под куполом, в нише, сам сел внизу. Сидит ждет. Вверху покойник, внизу Сиротинка. Вот уж засыпает народ, тушатся свечи, и влетает в храм голубь. — Как свободно сегодня, никто и не стережет, — сказал голубь и обернулся девушкой, да такой, что так и осветилось все вокруг. Поднялась девушка наверх к покойнику, достала две плети, ударила одной плетью — ожил юноша. Прошла так ночь, а наутро ударила девушка второй плетью и умертвила юношу. Выскочил тут Сиротинка, да схватил ее. Взлетела она вверх, и Сиротинка с нею. Держит он ее, не пускает. Испугалась девушка. «Погибла я», — думает. Бросила плети и улетела. Обрадовался Сиротинка, подобрал плети. Вот так находка! Вышел из храма, встретила его старуха-вдова, радуется, ноги ему целует. — Мать, дай поесть, — говорит Сиротинка. Сам мокрый весь, хоть выжми. Это от борьбы. — Да пойди скажи царю, могу я оживить его сына. Пошла старуха к царю. Обрадовался царь, на ногах не стоит от радости. — Только оживи его, что ни попросишь — твое. Хоть все мое царство бери. Я же тебе и служить буду, — говорит он Сиротинке. Пришли в храм. Ударил Сиротинка плетью — ожил сын царя. Ведут его во дворец, радуются. Не царевича обнимают, Сиротинку. Говорят ему, просят: — Скажи, чем отблагодарить тебя? Показал Сиротинка чашу и сказал: — Есть у вас такая чаша? Дайте мне. — Нет, такой чаши у нас нет, — говорят ему. — Что ж, нет, так и нет, — сказал Сиротинка и ушел. Шел он, шел, пришел в другое царство. Видит — народ в чем мать родила ходит. Дивится Сиротинка: — Что это? Где это видано? Сказал ему царь той страны: — Видишь вот по ту сторону моря царство? У них там одежда гниет — девать некуда, а у нас хлеб преет, портится. — Что ж не выменяете, не привезете себе одежду? — Все в море гибнет. — Я поеду, привезу, — говорит Сиротинка. — Привезешь — проси чего хочешь, — говорит царь. Нагрузили корабли, поплыли. Стоит Сиротинка, смотрит в море. Видит — высунулась из воды рука, на руке обруч золотой. Ударил он по руке, показалась из воды женщина. Да какая! — так все вокруг и осветила. Схватил ее Сиротинка, держит, не пускает. Вырвалась она все же, только оставила в руке у Сиротинки тот обруч. Проплыли корабли море и вернулись обратно с одеждой. Радуются все. — Что тебе дать за то? — Есть у вас такая чаша? — спрашивает Сиротинка. — Нет, такой чаши у нас нет, — говорят ему. — Таково уж, видно, мое счастье, — сказал Сиротинка и пошел дальше. Идет Сиротинка. Прошел все то царство, видит — тянется дорога, вся ивами засажена. На одной из ив, высоко над землей, подвешена за волосы девушка-красавица, на ногах золотые туфельки. Позвала она юношу: — Спаси меня, вызволь из беды, сними отсюда, женой тебе буду. — А как тебя снять? — Подойди, стану тебе на плечи и сойду,— говорит она. Подошел он, стал. Как ударит она его да втопчет в землю! Много юношей погубила она так. А только вырвался Сиротинка, схватил ее. Улетела девушка, только одна золотая туфелька в руках у него осталась. Пошел он. Идет, идет. Видит — сад, а в саду домик. Перед домиком старушка сидит. — Что ты здесь делаешь, мать? — спрашивает Сиротинка. — А вот, сынок, видишь там замок? В том замке живут три сестры, я им служу. А я не вдова бесприютная, есть у меня и дом, и семья, а они меня выкрали и служить себе принудили. — А нельзя мне посмотреть тех девушек, да так, чтобы они меня не видели? — говорит юноша. — Отчего же, можно, — говорит старуха. — Пойдем. Повела она его в тот высокий замок. А там стол, уставленный всякими яствами, стоит. Все к ужину готово. Спрятала старуха его под столом и ушла. Выходят три сестры. — Давайте ужинать, — говорят. Сели за стол. — Что ж, будем говорить тосты, — сказала старшая сестра. — Полюбила я сына одного царя, а родители разгневали меня, я и убила его. Каждую ночь оживляю его, а под утро вновь убиваю. Только появился один юноша, поборол меня. Молод он еще, подрастет — таким молодцом станет, один против семи царств пойдет. Выпьем за его здоровье! Другая сказала: — Я одно царство голодом морила, другое — холодом. Поборол меня один юноша, даже золотое запястье у меня отнял. Что ж, удалец он, дай ему бог здоровья! А третья говорит: — Чему тут дивиться? Видно, тот юноша и у меня с ноги туфельку сорвал. Да пойдет и она ему на счастье, выпьем за его здоровье. Вышел тогда Сиротинка и говорит: — Что ж, налейте и мне выпить, поблагодарить вас. — Зачем же ты сюда пришел? — спрашивают его сестры. Смотрит Сиротинка, а на столе такие чаши, что он ищет. — А вот за такой чашей, — говорит. Сказали старшие сестры младшей: — Пойди, вынеси ему хоть сорок чаш. Взял Сиротинка все сорок чаш и несет. Едет мимо того царя, которому корабль спас и одежду достал, и говорит: — Вот тебе чаша от меня на память. Дал ему одну чашу. Едет мимо того царя, у которого сына оживил, и говорит: — Вот и вам две чаши. Сам думает, вспоминает, когда же он уехал, сколько еще осталось времени, как бы не погубить побратимов? Что ж, оказалось — пути у него еще на девять дней, а до срока всего четыре дня осталось. Как быть, как спасти братьев? Спрашивает его царь, которому он сына спас: — О чем ты печалишься? — Как не печалиться — двоих братьев теряю, за меня гибнут, опаздываю, на девять дней еще пути осталось. — Не печалься, — говорит царь, — за девять часов тебя доставлю, ты знай пируй, я все устрою. Вызвал царь птицу Пашкунджи. — Куда его везти? — спрашивает Пашкунджи. Сказали ей. — За три часа домчу, — говорит Пашкунджи, — только дайте поесть как следует. Пошла она, съела девять буйволов и говорит Сиротинке: — Привяжись ко мне веревкой, да покрепче. Знай, на каждый мой посвист ветер поднимается, да такой, буковые деревья ветви теряют, так и бьются друг о друга. Привязался Сиротинка покрепче. Взлетела Пашкунджи, летит, что твой аэроплан. А там уж и глаза побратимам-разбойникам завязали, уж и поп собрался читать отходную, должны их повесить. Налетела вдруг Пашкунджи, как ударит крылом попа, перевернулся поп, сбила потом повязку с глаз братьев. Увидели друг друга все трое побратимов, от радости чувств лишились. Приказал судья казнить тотчас того купца и все его богатство братьям отдать. Сказал Сиротинка: — Не нужно нам его богатства, раздайте вдовам да сиротам. И устроил Сиротинка для всего простого народа большой пир. И я там был и крепко попировал. А как вернулся… будто и не был нигде.