Войти
Один человек больше всего на свете любил охоту. С рассвета до заката пропадал он в лесу, в самых глухих уголках, сплетая из жердей ловушки для птиц, роя волчьи ямы, расставляя западни и капканы.
И вот как-то раз, когда он, взобравшись на самую верхушку дерева, подстерегал дичь, из чащи выскочило стадо кабанов. Охотник прицелился и метким выстрелом уложил сразу троих. Но в ту минуту, когда он, в восторге от своей удачи, стал слезать с дерева, издали послышался громкий свист. Охотник вздрогнул и замер на своем настиле из веток, испуганно вглядываясь в темную лесную глубину... Да, сомнений быть не могло: то приближался Каипора, главный леший окрестных лесов, – видно, желал взглянуть хозяйским глазом на свое кабанье стадо...
Все ближе и ближе слышался свист, и уже не только свист, а еще и топот копыт и треск валежника.
И вот наконец чаща раздвинулась, и охотник увидел Каипору. Он был маленький, жилистый, черный, как черт, мохнатый, как обезьяна, и ехал верхом на тощем черном кабане. В правой руке он держал длинную железную рогатину, а левая рука его и вовсе не была видна, как. впрочем, и весь левый бок – виден он был только наполовину, словно другая его половина растаяла в сонном, жарком, сыром воздухе леса. Вонзая острые пятки в бока поджарого кабана, он скакал по своей вотчине с гиканьем и свистом, протыкая рогатиной воздух, поднимая такой шум, что хоть святых вон выноси, и выкрикивая гнусавым голосом охотничий клич:
– Эге-ге! Эге-ге! Эге-ге!
Наткнувшись на убитых кабанов, распростертых на земле, он стал с силой тыкать в них своей рогатиной, приговаривая:
– Вставайте, вставайте, бездельники! Не время спать! И убитые кабаны вскочили как ни в чем не бывало и убежали ворча. Только последний, самый большой кабан никак не хотел вставать... Каипора пришел в бешенство: он тыкал непокорного с такой силой, колол с таким остервенением, что даже сломал один рог своей рогатины. Тут только большой кабан поднялся, словно нехотя, и, встряхнувшись, поскакал вслед за остальными. Каипора закричал ему вслед:
– Нежности какие! Ну погоди, я тебя проучу! Теперь из-за тебя придется завтра идти к кузнецу чинить рогатину !
И, пустив вскачь своего сухопарого кабана, Каипора умчался, оглашая чащу гнусавым криком:
– Эге-ге! Эге-ге! Эге-ге!
Долго еще сидел охотник на дереве. Когда ни крика, ни топота уже не было слышно и вокруг стояла полная тишина, он слез с дерева и не чуя под собою ног побежал домой.
На следующее утро, ранехонько, зашел он в гости к кузнецу. Ну, поговорили о том о сем, а тем временем солнце уже встало высоко на небе. Тут-то и постучался в двери кузницы невысокий кряжистый индеец в кожаной шляпе, нахлобученной на глаза. Вошел и говорит кузнецу:
– Добрый день, хозяин. Не можешь ли починить вот эту рогатину? Только поживей, а то я уж больно спешу...
– Эх, добрый человек, – отвечает кузнец, – поживей-то никак нельзя, потому как жар в горне раздувать некому. Мехи-то у меня с утра – как неживые.
А наш охотник как взглянул на индейца, так сразу признал в нем вчерашнего знакомого и подумал, что Каипора затем, верно, и переменил свое обличье, чтоб пойти к кузнецу чинить рогатину, которую сломал вчера о бока большого кабана. «Ну, погоди...» – подумал охотник и вскочил с места со словами:
– Я раздую горн, мастер.
– Нешто умеешь? – спросил кузнец.
– А попробую. Пожалуй, тут особой-то учености не требуется, – сказал охотник.
Кузнец разжег горн и велел охотнику взяться за мехи. Охотник приналег на мехи и стал раздувать, но только тихо так: р-раз – два-а; р-раз – два-а – три-и-и, – напевая в такт песенку:
Кто бродит по лесу,
Насмотрится чуда...
Индеец глядел-глядел, а потом подошел, оттолкнул охотника, да и говорит:
– Пусти-ка, ты не умеешь! Дай-ка я!
И как нажмет на мехи, да и пошел быстро-быстро: раз два – три; раз – два – три... А сам напевает:
Кто бродит по лесу,
Насмотрится чуда...
... Насмотрится чуда,
Но только об этом
Ни слова покуда!..
Тут наш охотник стал пятиться к двери, выскользнул тихонько на улицу, да и давай бог ноги! С тех пор он никогда уже не убивал кабанов и если что в лесу увидит, то уж держит язык за зубами.
