Войти
Ребе Меир был учеником ребе Мордехая из Леховичей. И у него был деловой партнёр — раввин Гершон, ярый миснагед (противник хасидизма).
Меир то и дело приглашал его в гости к своему ребе-наставнику, но Гершон, ненавидевший хасидизм всей душой и не желавший знакомиться с хасидским мудрецом, всякий раз находил причины, по которым якобы никак не может поехать в Леховичи.
Между тем однажды получилось так, что оба приятеля должны были одновременно прибыть туда по своим коммерческим делам. Узнав, что Гершон тоже будет в местечке, Меир в очередной раз пригласил его навестить своего ребе. Гершон понял, что ещё одним отказом окончательно обидит друга, и вынужден был принять приглашение.
Когда они вошли в дом ребе Мордехая, их провели в столовую, где учитель как раз приступил к обеденной трапезе. Меир побуждал приятеля заговорить с ребе, спросить что-нибудь, сказать хоть слово, но Гершон молчал, причём, судя по всему, пребывая в состоянии экстаза. Несколько минут спустя они покинули дом ребе.
— Что с тобой там стряслось? — спросил Меир.
— Я увидел, что твой ребе ест с таким благочестием, какое мог бы выказать разве что Коэн ха-Гадол — ответил Гершон.
Потрясённый, Меир оставил приятеля на улице, вернулся в дом своего ребе и спросил его:
— Ребе, я приезжаю сюда при любой возможности, но ни разу не видел, как вы служите за трапезой Всевышнему, да будет Он благословен. А мой приятель — миснагед — зашёл всего на минуту, почти под принуждением, и узрел в вашем поведении за трапезой чудо. Разве это справедливо?
— Справедливость тут ни при чём, друг мой, — сказал ребе Мордехай. — Дело в том, что твой партнёр — миснагед. Ему необходимо увидеть истину собственными глазами. А ты — хасид. Ты должен верить.
Комментарий Рами Шапиро Что увидел Гершон? То, что ребе Мордехай ест с таким осознанием Божьего Присутствия, какое мог бы выказать лишь Коэн ха-Гадол — первосвященник древнего Израиля. А что увидел Меир? То же самое, но не нашёл здесь ничего необычного. Дело не в том, что он-де оказался слеп и глух к открывшемуся ребе Гершону, — просто он не счёл это чем-то необыкновенным. Однако поняв, сколь тронут товарищ тем, что ему самому казалось вполне заурядным, Меир начал сомневаться в глубине собственного видения. Тогда ребе Мордехай обратил внимание Меира на различие между видением и верой.
Вера касается неизвестного; видение — известного. Если ты видишь приближающийся автобус, ты не говоришь: «Я верю, что сейчас сюда подъедет автобус»; ты говоришь: «Смотри, подъезжает автобус». Нет смысла верить в то, что знаешь. Вера имеет смысл только в отношении неизвестного. Благодаря этому она духовно выше зрения, но тем самым и опасней.
Альберт Эйнштейн говорил, что самый главный вопрос, который мы должны задать Вселенной, таков: дружелюбна она по отношению к нам или нет? На этот вопрос невозможно ответить заранее, раз и навсегда. Всё, что нам остаётся, — поставить эксперимент длиною в собственную жизнь. Любой сколько-нибудь плодотворный эксперимент начинается с гипотезы. В данном случае гипотеза состоит в том, что Вселенная дружелюбна, то есть благоприятна для человеческой жизни, любви и самореализации. Чтобы проверить такую гипотезу, необходимо прожить жизнь, как если бы всё обстояло именно так, и посмотреть, что получится. Нужно верить, что ваша гипотеза верна, и подвергнуть себя риску столкнуться с последствиями того, что она окажется ложной. Вот почему духовная жизнь так опасна. Жить духовной жизнью — значит жить на острие веры.
